читать дальшеИ посте каждых мюнхенских выходных в моей такой гладкой и такой налаженной фрайбургской жизни происходит беззвучный взрыв, и ещё целую неделю мне нужно опять всё налаживать.
Но это было прекрасно. Как всегда.
Мы занимались трое суток подряд исключительно друг с другом,
Не посмотрели ни одного фильма, не встретились ни с одним нашим другом,
Кушали у китайцев: два раза, и всегда очень много.
И один дёнер в Фюссене. Он был хорош. С Мишей.
Мы спали в машине где-то на заправке у автобана, морозной ночью. Я не спала, а писала под завывающий ледяной ветер и минус четыре своё имя на иврите. На обледеневшем столбе.
Мы признавались в любви к Восточному Алльгою, Альпам, на запотевшем стекле его машины.
Признавалась в любви к его машине.
Ещё в чём-то признавалась, но благо словарный запас русских слов Корби такое не в состоянии перевести.
Моя верхняя часть тела похожа на кровавое месиво, и иногда шарф не спасает.
К лету надо будет научиться великой науке - рисование по телу тональником, чтоб всю эту фиолетово-сине-красную красоту замазывать.
Издержки.
Мне засовывали в карман десять евро, и говорили, что если ты не пойдёшь и не купишь себе продуктов на эту неделю, я буду в гневе.
Нормальных продуктов, молоко в 3.5%, йогуротв не самых дешёвых, от Ja, а нормальных_йогуртов.
Мы обсуждали, куда потратим 64 миллиона евро, когда он выиграет в лотерею.
-- ... и тут мой кабинет, и тут моя маленькая спальня... На тот случай если мы поругаемся.
-- Забудь. Забудь про отдельный диван, если мы поругаемся, про отдельную кровать, если мы поругаемся. Никогда о ней не говори.
Я не знаю, почему-то мне страшно засыпать одной, когда мы ругаемся. Как будто точка невозврата, как молчание, как невозможность продолжать диалог. Страшно.